[komend]

В 1993 году после повторного обращения в «Большой дом» (Литейный пр.4), на мой запрос о предоставлении мне возможности ознакомиться с уголовным делом отца, пришел положительный ответ и 2-¬го марта 1993 г. в приемной Управления ГБ РФ по г. Петербургу я был ознакомлен с «Делом 340 на Максима Владимировича Ушакова-Поскочина».
То, что прочитал в деле, меня шокировало. Я полагал обнаружить доносчика из числа многочисленных знакомых отца в художественной среде, где он мог допустить неосторожные высказывания. На деле оказалось, что Максим Владимирович был грубо и подло оболган профессиональным сексотом (секретным сотрудником), происходившим совсем из другой среды. В постановлении об аресте, подписанным начальником ленинградского НКВД Гоглидзе 5-го июля 1941 г. (роковое совпадение - это день его рождения), отец …«характеризуется как к.р. настроенный (сокращение к.р.- контрреволюционный, принято по оригиналу), имеющий большую библиотеку, в которой находится ряд запрещенных книг, якобы уличающих большевиков во вранье. Что Ушаков-Поскочин неоднократно выражал изумление долготерпением русского народа и говорил о необходимости иностранного вмешательства с целью изменения существующего порядка».
Весь этот набор шаблонных и стандартных обвинений был лживым от начала до конца. Никаких таких книг не было и в помине и подобных высказываний не могло быть. Я хорошо знал настроения отца и на основании всего вышеизложенного могу поручиться, что антисоветчиком он никогда не был. Да и оснований к этому не было при благополучно складывавшейся карьере, семейном достатке и приличных бытовых условиях. Материально не бедствовал: при аресте были изъяты ¬сберкнижка на 1501 р. и 855 р. наличными. (Тогда цена трамвайного билета была 5 копеек, а буханка ржаного хлеба стоила 14 копеек.) Сыновья учились в привилегированной 232-ой школе (до революции - 2-я гимназия), где училась и дочь начальника ленинградского НКВД Татьяна Гоглидзе.
В общем, по существовавшей тогда терминологии отца следовало бы отнести к категории «сочувствующих». Донос сексота, именуемый в деле «оперативными данными» и поступивший в органы еще в мае 1940 года, содержал сведения о прослушивании радиопередач из Финляндии на русском языке (в период финской войны) и из Германии речей Гитлера. Но в речах Гитлера в период 1940-го года ничего антисоветского не было, а финское радио глушилось так основательно, что слушать его было полной бессмыслицей. Тем не менее, в результате многочасовых допросов, отца вынудили признать, что он слушал две передачи. Вначале он признал, что слушал одну передачу на русском языке, и это было правдой. Это была первая такая передача, и я слушал её с ним вместе. Через 10 минут её стали глушить и глушили непрерывно. Но следствию нужно было признание, что обвиняемый «систематически» слушал запрещенные передачи. В протоколе слово «одну» было исправлено на «две» и внизу страницы исправление было заверено подписью отца. Это была единственная в деле уступка следствию. Наверно надеялся, что на суде удастся доказать нелепость этого обвинения, но суда то и не было. На все остальные обвинения отвечал одинаково: «я этого не говорил и не мог сказать».
В результате обыска были изъяты «основные улики», очевидно, те самые «уличающие большевиков во вранье» - журнал «Эшафот» и газета «Медведь» издания 1906 года, именуемые в деле «черносотенными». Дореволюционных журналов в доме было множество. Я с интересом читал детский «Галченок» и любил рассматривать «Сатириконы», но «Эшафота» и «Медведя» никогда не видел. Сам отец на следствии объяснял их появление, как случайно попавших в числе приобретенной им в 1926 г. у букиниста целой стопки журналов для вырезок и фактически не использованных. Первоначально следствие упорно добивалось признания в к.р. высказываниях типа: «о необходимости иностранного вмешательства с целью изменения существующего порядка» и т.п. Но, убедившись в бесперспективности этого направления не подкрепленного свидетельскими показаниями, решили главной уликой сделать «вещественные доказательства», т.е. журнал «Эшафот» и газету «Медведь».
В октябре 1941 года дело, зашедшее в тупик, возвращается на доследование. На этом документе имеется резолюция военного прокурора в звании подполковника, произведенная видимо в порядке надзора за следствием. Содержание ее следующее: «Нельзя толковать к.р. деятельность расширительно. Привлекать к уголовному делу можно в том случае, если в обнаруженных материалах содержится призыв к свержению или подрыву советского строя, а в обнаруженных материалах этого нет, и ими обвиняемый не воспользовался. Дело прекратить.12.11.41 г. Подпись».