Однако, всё изменилось двадцать с лишним лет назад. Открылись широчайшие возможности для роста профессиональной осведомлённости, навёрстывания упущенного, приведения в соответствие с современными взглядами на историю искусства своих знаний и опыта. Но никто не спешил воспользоваться представившимися перспективами. Действительно, трудно отказаться от собственных путаных концепций, на которых были сделаны имена и карьеры, пересмотреть свои взгляды с учётом тех научно обоснованных фактов, которые были установлены западными коллегами. Российские, теперь уже, деятели от искусства и науки предпочли добровольное затворничество в своём узком кругу, продолжая несмотря ни на что развивать мифические теории, не имевшие к серьёзной науке почти никакого отношения. Вместо этого, воспользовавшись тем обстоятельством, что информационное пространство значительно расширилось и за счёт появившейся в стране литературы и за счёт Интернета, господа учёные не преминули запустить руку в чужие труды, с одной стороны наивно, а с другой – очень расчётливо, полагая, что хозяева интеллектуальной собственности вряд ли сподобятся читать по-русски статьи, альбомы и брошюрки изданные в России. Стало быть, и вопрос о плагиате никогда не возникнет. А позаимствовать из Интернета – вообще святое дело. Там вообще ничего и никто не докажет. А как облегчается процесс! Не нужно даже заниматься поисками по печатным источникам. Набрал в поисковике имя или название – и пожалте: куча статей да ещё с картинками. Одного не учли. Любой, даже напечатанный типографским текстом, типографской краской, на типографской же бумаге документ нуждается в верификации. То есть – в элементарной проверке на достоверность информации. Ссылки на труды предшественников ( « В книге Вольфа «Императорский фарфоровый завод», на стр.№… говорится, что…») не имеют абсолютно никакой силы в виду того, что Вольф в большинстве случаев не подтверждает свои умозаключения ссылкой на архивные документы. А в случае, когда подтверждает, обнаружить и перепроверить его ссылки нет на сегодняшний день никакой возможности. После октябрьского большевистского переворота, большая часть архивов либо утрачена (сознательно или бессознательно), либо затеряна в таких местах, где искать её просто не придёт в голову даже самому настойчивому исследователю.
Так и живём… Читая в стотысячепервый раз повторённые и переписанные апокрифы.
Однако – выход есть! Очень простой: идти по следам архива от инстанции к инстанции, с полной проверкой всех, могущих оказаться вместилищем подлинных документов, бюрократических лакун. Но это – работа грязная и неблагодарная. Гораздо удобней просидеть тридцать-сорок лет до пенсии на удобной должности, не делая ничего кроме, как недопущения в «свою» епархию людей сторонних. Особенно грешат этим подходом к научной жизни музейные работники всякого ранга. Хранители фондов, ничтоже сумняшися, так и говорят о вверенных им коллекциях: «К себе я никого не пущу!», «Своих вещей я никому не дам!», «Я сам(сама) буду описывать свои предметы!»…Создаётся такое впечатление, что дамы и господа от музейного хранения купили за наличные в полную свою собственность или получили по Государеву указу в своё личное распоряжение то, что дано им всего-навсего на временное сохранение, с целью предоставления для осмотра и изучения самой широкой публике.
Они же продолжают и традицию «эстетического воспитания масс», занимаясь время от времени описанием давно исследованных и набивших уже изрядную оскомину направлений. Вместо научного подхода на первое место выходит вкусовщина. Одна «широко известная в узких кругах искусствоведитца» на вопрос «Почему в Ваших трудах описывается только крайне ограниченный во времени и месте производства круг предметов?», с изрядной долей апломба отвечала: «Я люблю и знаю только эти предметы. Остальные мне не интересны!»
Замечателен в этом случае подход доморощенных «учёных» к предмету исследования: «Нравится – напишу, не нравится – обойду молчанием, даже нагибаться для изучения не буду. Потому, что это мне претит!»
Следует заметить в этом контексте, что задача учёного ( настоящего!!!) не в том, чтобы повествовать массам о своём понимании Прекрасного, а в строгой фиксации, систематизации и классификации всех (всех!!!) без исключения имевших место быть в исследуемом промежутке времени течений и явлений в исследуемой же области.
Вкусовщина привела к тому, что почти все современные «искусствоведы» топчутся на одном пятачке: ИФЗ времён Елисавет Петровны – Николая II, Гарднер, Батенин, Шписс, Чехонин с Данько и далее – несметные полчища и поныне живущих художников ЛФЗ, Дулёва и прочих, более мелких производств, которые котируются на рынке «соцарта».
Остаётся только задать вопрос: «Чего же Вы, господа (-жи) хотите? Прижизненной славы? Гонораров за экспертизы? Или – скромных лавров на ниве народного просвещения?
Это – совершенно перпендикулярные заявки
